Гарри, а ты любишь дождь?

Мерно стучали капельки дождя по крышам старинного замка. Холодные слезы серого неба капали на поверхность угрюмого Черного озера, раздражая и без того не особо дружелюбных его обитателей: гигантского кальмара, неприятных гриндилоу и колонию давно живущих здесь озерных русалок. Драчливая Ива лениво отмахивалась от назойливых капель, все норовивших подцепить ее на крючок.

Гарри, сидя под обычной и совсем не драчливой старой ивой, что росла на берегу озерца и простирала свои ветви к его поверхности, угрюмо наблюдал за унылым летним утром, больше напоминающим осенний день. Казалось, вся природа впала в уныние…

Подумать только, всего через несколько часов все те, кто оставался в замке проводить в последний путь самого выдающегося директора Хогвартса, уедут отсюда на алом паровозе… и неизвестно, вернутся ли они когда-нибудь вновь в эти древние прекрасные стены. А ведь для многих из них, и особенно для него, Хогвартс за годы стал родным домом, в котором хотелось жить и любить, творить и созидать, в котором тебе всегда были рады, что бы ты не выкинул.

Юноша тяжело вздохнул. Эти мысли давно преследовали его, они терзали его даже ночью, не давая спать, впиваясь в его опустошенный осознанием ужасной потери мозг тысячами раскаленных добела иголочек…

Он уже не обращал внимания на то, что совсем промок и продрог под ледяными каплями – это казалось мелким и незначимым по сравнению с его мыслями, тяжко ворочающимися в его голове. Гарри было неимоверно тяжело и больно понимать, что он может больше никогда не вернуться в эти древние, блестящие от дождя стены; стены, давшие ему приют, позволившие ему глотнуть свежего воздуха свободы, упоительного счастья любви и настоящей дружбы, для которой нигде в мире не существовало никаких преград…

В почти полной, сонной тишине утра, нарушаемой лишь легким шумом дождя, раздались негромкие шаги, едва слышные за мерным постукиванием капель о продрогшую землю.

– Привет, Гарри… – тихо проговорил безумно знакомый ему голос, и рядом с ним на мокрую траву медленно опустилась грустная девушка, на лице которой поблескивали капельки дождя. Ее волосы изумительного каштанового оттенка отливали каким-то загадочным иссиня-черным цветом в блеклой природе, в них сверкали всеми цветами радуги, словно чистейшие алмазы, небесные слезы; черная школьная мантия лишь подчеркивала этот таинственный оттенок, оттенявшийся блеском воды.

– Доброе утро, Гермиона, – печально улыбнулся Гарри. Он окинул ее усталым взглядом человека, повидавшего все за свою жизнь. – Если оно доброе, конечно.

– У природы нет плохой погоды… но на доброе это утро явно непохоже, – так же грустно улыбнулась ему девушка.

Какое-то время они сидели в молчании, нарушаемом лишь шорохом небесных слез. Казалось, между ними пролег тонкий, но крепкий мост полного взаимопонимания.

– Подумать только, совсем скоро уезжать… – вздохнула Гермиона, нарушая тишину. Зябко обхватив себя за плечи и тряхнув волосами, обдала Гарри ледяными брызгами дождя с ее непокорной каштановой гривы. Он не обратил на это никакого внимания. – Как ты думаешь, мы… когда-нибудь вернемся сюда?

Гарри вздрогнул, переведя взгляд на хмурую поверхность Черного озера, в данный момент полностью оправдывавшего свое не очень оптимистичное название. Оно, обычно кристально прозрачное в солнечные дни, сейчас было абсолютно непроницаемым…

…а изумрудно-зеленая трава на фоне высеряющего, не по-летнему ледяного дождя, казалась смешной декорацией…

…декорацией, раскрашенной малышом, родители которого работали в уже много лет в старом как мир театре и привели свое любимое чадо посмотреть на место их работы. А ребенок, не теряя времени даром, отыскал где-то за кулисами набор красок и намалевал живописнейшую в своей нереальности картину на задней части декорации. И родители бы наверняка гордились своим малышом…

… но вот пейзаж, нарисованный им, был бы насмешкой над этой смурной утренней погодой.

Впрочем, у природы ведь нет плохой погоды. Есть лишь люди, которые не могут этого понять, и потому считают дождь ужасным, хотя именно он дает свежесть траве и возможность цвести так радующим глаз цветочкам.

Но Гарри взволновало вовсе не это. Все дело было в том, что Гермиона затронула самую больную для него тему, и мысли, отступившие при ее появлении, снова всколыхнули его мозг.

– Конечно! По-другому и быть не может, Гермиона! – заявил он. Гарри не хотел дать своей лучшей подруге утонуть в той же мрачной бездне безысходной апатии, в которой он сам пребывал все осеннее утро летнего дня.

Гермиона слабо улыбнулась и тоже посмотрела унылое озеро, а потом, прикрыв глаза, подставила лицо освежающим каплям.

– Да… Гарри, а ты любишь дождь?

Юноша недоуменно посмотрел на подругу:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, понимаешь… – Гермиона немного растерялась. Казалось, впервые она не могла выразить такие простые ощущения такими привычными ей словами, с которыми она всегда так замечательно управлялась. – Вот я, например, люблю иногда побродить под дождем… послушать, как его капли постукивают по соседней крыше, выбивая какую-то мелодию. Или же как они красиво шелестят в ветках деревьев, – она воодушевилась, слегка улыбаясь и не открывая глаз. Капельки нежно орошали ее лицо, и оно слегка поблескивало. Гарри тоже улыбнулся – он никогда не думал, что Гермиона настолько поэтичная. – А еще… иногда в подобную погоду хочется выйти на воздух и подставить лицо бодрящим каплям… прямо как сейчас…

– Да, это, наверное, здорово, – поддакнул Гарри, подбадривая ее. Гермиона явно сейчас пребывала в стране чудных грез, и он вовсе не хотел возвращать ее с небес на землю – пускай немного расслабится. Сейчас им всем это нужно как воздух.

– А знаешь, когда я еще не знала, что магия на самом деле есть, я как-то рано утром все-таки вышла на улицу в такое же серое утро… – неожиданно она опустила голову и посмотрела на него сквозь мокрые ресницы. – А дождь был таким замечательным, что я сама не заметила, как закружилась под ним, пытаясь поймать как можно больше капель… вот так…

Гермиона легко поднялась с кресла и закружилась на траве, широко раскинув руки и запрокинув голову, закрыв глаза. Ее волосы плыли темно-каштановой волной за своей хозяйкой, разбрызгивая кругом капли с мокрых прядей; школьная мантия развеяла свои полы вороными всполохами вокруг ее изящных лодыжек; а дождь омывал ее, делая ее похожей на принцессу из сказки…

Гарри наблюдал за кружащейся девушкой как зачарованный. В этот момент лицо Гермионы светилось такой бесконечной гармонией, а она сама была так восхитительно прелестна… и вся серость и бесцветность дождливого утра не смогла затмить яркость ее упоительно ангельской грациозности…

Через какое-то время, которое показалось Гарри незаметно пролетевшим мгновением, девушка наконец остановилась. Дождь падал на ее разгоряченное лицо, успокаивая ее, а она сама лучилась беззаветным детским счастьем…

Юноша не мог отвести от Гермионы сияющего восхищением взгляда.

Под его глазами девушка смутилась и опустила глаза:

– В общем… это было так здорово… ну ладно, – она бросила короткий взгляд на волшебные наручные часы, подарок Рона ей на Рождество, – я пойду, дойду до… в общем, я сейчас вернусь. И пойдем завтракать.

Гарри слегка кивнул, как бы говоря, что не пойдет за ней – пускай то, куда она идет, будет ее маленькой тайной.

Гермиона, благодарно улыбнувшись ему, проскользнула мимо, обдав юношу восхитительно нежным и тонким запахом ее любимого лавандового мыла, и скрылась за пеленой серого дождя, словно таинственный призрак. Гарри безмолвно провожал ее взглядом. О том, что девушка только что была здесь, напоминал лишь едва-едва обоняемый теперь аромат лаванды, витавший возле старой ивы…